Больший дискомфорт ощущается в отношении всего, относящегося к сфере приобретения знания. Например, сегодня мы знаем, что некоторые виды изобретают орудия и способны, используя их, приобретать опыт и локальные культурные особенности. Другие приматы демонстрируют в процессе коммуникации «семантику» (используют символы для обозначения объектов и действий) в степени, которая может произвести впечатление на любого лингвиста. Кроме того, эксперименты показали, что другие приматы обладают «теорией сознания», т.е., способностью понимать, что разные индивиды могут иметь и разные мысли, и разный опыт.
Однако наиболее серьезный вызов идея нашей уникальности получила в области социальных процессов. Подобно тому, как среди людей редки отшельники, мало существует типично асоциальных приматов (таких, например, как орангутан). В отношении остальных приматов, получается, что понимать их в отрыве от социальных групп невозможно. Для любого из почти 150 видов приматов справедливо, что чем больше средний размер социальных групп, тем большую долю от мозга составляет его кора. Иными словами, самая важная часть головного мозга сформировалась в процессе эволюции для того, чтобы мы могли сплетничать и ухаживать, сотрудничать и разговаривать, и быть одержимыми вопросами о том, кто и с кем встречается. Короче говоря, люди – еще один вид приматов с интенсивной и богатой социальной жизнью. В связи с этим встает вопрос – способна ли приматология научить нас чему-нибудь о таких важных аспектах социальной жизни, как война и мир.
Было принято думать, что люди – единственный вид приматов, для которого характерна необузданная агрессия. Еще несколько десятилетий назад можно было услышать в конце какого-нибудь фильма про природу выспренно произнесенную фразу: «Мы – единственный вид, который убивает своих». От подобного взгляда отказались в конце 60-х, когда выяснилось, что некоторые приматы убивают своих собратьев в изобилии. Убивают самцы, убивают самки. Некоторые убивают чужих детенышей с хладнокровным коварством, достойным Ричарда III. Некоторые используют свой опыт в изготовлении орудий, для того чтобы изготовить более тяжелую и более совершенную дубину. Некоторые другие приматы даже участвуют в том, что можно назвать войнами, сбиваясь при этом в организованные агрессивные группы для осуществления насилия направленного в отношении других популяций.
По мере расширения исследований, наиболее удивительной оказалась вариативность социальных практик среди различных видов приматов. Да, у некоторых видов приматов жизнь полна насилия, частого и разнообразного. Однако, для других видов характерен коллективизм, равенство и кооперация в воспитании детенышей.
Были выявлены следующие паттерны. Для менее агрессивных видов, таких, как, например, гиббоны и мармозетки (marmoset), характерно, что группы, обычно, живут во влажных тропических лесах, где пища в изобилии и жизнь легка. Самцы и самки, обычно, одного размера, и у самцов отсутствуют такие вторичные половые признаки как острые длинные клыки или яркая окраска. Супружеские пары у них постоянны, и самцы оказывают существенную помощь в уходе за потомством. У агрессивных видов, таких как бабуины и макаки-резусы, превалирует противоположная картина.
Наиболее неприятной чертой агрессивных видов является очевидная неизбежность такого их поведения. Определенные виды становятся такими, какие они есть, в результате взаимодействия эволюции и экологии. И, хотя человеческие самцы не обязательно с неизбежностью должны быть полигамными, или, к примеру, обладать ярко-красными ягодицами и 6-ти дюймовыми клыками, созданными для яростного боя, в общем, ясно, что наш вид имеет, по меньшей мере, столь же много общего как с агрессивными видами, так и с неагрессивными. Так что, «в их природе» превратилось «в нашей природе». Так было в пропагандируемой Робертом Адреем теории «людей-как-обезъян-убийц», согласно которой у человека столько же шансов развиться в миролюбивое по своей природе существо, как и обрести цепкий хвост.
В этой теории лишь немногим больше научной строгости, чем в фильме «Планета обезьян», однако потребовался огромный объем полевых исследований, для того чтобы бы понять, что же должно прийти ей на смену. После десятилетий исследований получилась очень интересная картина. Выявилось, что некоторые виды приматов, в действительности, чисто агрессивны или миролюбивы, в зависимости от их социальных структур и окружающей среды. Однако более важным является тот факт, что некоторые приматы вполне могут быть миролюбивыми, несмотря на, казалось бы, свойственную их природе склонность к насилию. Трудность состоит в том, чтобы понять, при каких условиях это происходит, и могут ли люди сами добиться этого.
PAX BONOBO
В приматологии как объект исследований долгое время доминировали шимпанзе. В значительной степени это произошло благодаря выдающейся по своему влиянию работе Дж. Гудол. Результаты ее многолетних полевых наблюдений получили широкое распространение. Специальные разделы National Geographic, основанные на работе Гудол, должны были обязательно включать напоминание о том, что шимпанзе – наши ближайшие родственники, а также упоминать тот поразительный факт, что наши гены совпадают на 98%. Так вот, Гудол и другие исследователи шимпанзе, аккуратно задокументировали среди них бесконечную череду убийств, каннибализма, организованных агрессивных группировок. Таким образом, как казалось, эволюционная судьба человека, отмеченная печатью дурного поведения ближайших родственников, была предопределена.
В то же время, существует другой вид шимпанзе, обычно не принимаемый во внимание в связи с его малочисленностью. Этот вид обитает в отдаленных недоступных тропических лесах. Фактически, первые сообщения о нем были опубликованы на японском языке. Первоначально этих маленьких худеньких созданий называли «шимпанзе-пигмеи» и их считали неинтересными (для исследований), как бы регрессировавшим подвидом основного вида. Теперь их называют «бонобо», и они считаются как отдельный вид, который таксономически и генетически также близок к человеку, как и обыкновенный шимпанзе. И, черт возьми, это совершенно другая обезьяна.
Самцы бонобо не обязательно агрессивны и лишены массивной мускулатуры, характерной для склонных к драчливости пород (как, например, обыкновенные шимпанзе). Более того, у бонобо в социальной системе доминируют самки, пища часто делится, и существуют хорошо развитые средства для сглаживания социальных трений. И, наконец, существует секс.
Секс у бонобо – ударный номер конференций приматологов. Из-за этого родители вынуждены закрывать детям глаза во время просмотров фильмов о природе. Они постоянно занимаются им в любой мыслимой и немыслимой позиции, парами и группами, разнополой и однополой. Они занимаются им, просто как формой приветствия, они прибегают к сексу как средству разрешения конфликтов, как к транквилизатору, если удалось избежать опасности нападения хищника, как выражение радости, если найдена пища, как средство получить ее большую долю, и просто, безо всяких специальных причин. Словом, как говорится, шимпанзе – от Марса, а бонобо – от Венеры.
В сообществе бонобо все не так уж совершенно, у них по-прежнему существуют иерархии и конфликты (а иначе, зачем бы их было разрешать). Тем не менее, сегодня они стали наиболее изучаемым видом, прекрасным противоядием от их крутых родичей. Проблема состоит в том, что, хорошо представляя себе какие они, бонобо, мы очень мало понимаем, почему они такими стали. Более того, бонобо как бы сами определяют явление. Недавно даже появились свидетельства того, что найден генетический компонент этого феномена – версия гена, присущего бонобо (но не шимпанзе), делающего коллективистское поведение более привлекательным для самцов. В результате – замечательный вид (балансирующий, что не трудно предсказать, на грани вымирания). К сожалению, кроме того, что бонобо своим существованием выбивают основание у фаталистического утверждения «мы – это шимпанзе», они мало что могут нам сообщить. Мы не бонобо и никогда ими не будем.
ВОИНЫ, ВЫХОДИТЕ ИГРАТЬ.
Социальная жизнь шимпанзе в отличие от бонобо, мало симпатична. То же можно сказать и о макаках-резус, и живущих в саваннах бабуинах – виде, проживающем группами в 50-100 особей в африканской саванне, который я изучаю уже 30 лет. Иерархии у бабуинов очень строги, также строги и их следствия. Среди самцов, как правило, высокий ранг достигается серией успешных боев. Добыча, например мясо, делится неровно. Причина смерти большинства самцов – насилие, и примерно в половине случаев агрессия направляется на третьих лиц (некоторые самцы высокого ранга вымещают свое плохое настроение на невинных оказавшихся рядом самках или подчиненных самцах).
Самцы бабуинов используют в драке поразительно грязные приемы. Я наблюдал это несколько лет назад, изучая одно стадо. Дрались два самца, и один из них, будучи сильно избитым, присел на корточки с выпяченным кверху задом. Это универсально признанный среди бабуинов саванн жест признания субординации, сигнализирующий конец конфликта, и соответствующим ответом со стороны победителя является жест доминирования (например, взгромоздиться на побежденного). В этом же случае, победитель, приблизившись к побежденному, так, будто он собирался забраться на него, резко ударил его клыками, нанеся глубокую рану.
Короче говоря, стадо бабуинов вряд ли подходящее место для воспитания пацифистов. Тем не менее, существуют интересные исключения. Например, в последние годы было признано, что определенный традиционный стиль самоуверенного эволюционного мышления, неверен. Следуя стандартной логике, самцы агрессивно конкурируют друг с другом, чтобы достигнуть и сохранить высокий ранг, что, в свою очередь, дает им возможность доминировать в репродукции, умножая тем самым количество копий своих генов, передаваемых в последующее поколение. В действительности, хотя агрессия среди бабуинов связана с завоеванием высокого ранга, она не имеет ничего общего с его удержанием. Доминантные самцы редко когда особенно агрессивны, и те, кто часто проявляют агрессивность, движутся к потере высокого ранга. Напротив, поддержание доминантного положения, требует проявления социального разума и подавления собственных импульсов – способности с осмотрительностью формировать коалиции, демонстрировать терпимость к стоящим ниже в иерархии и игнорировать большинство провокаций.
Более того, последние работы продемонстрировали, что и самки обладают определенным правом выбора, какие самцы передадут свои гены. Традиционный взгляд основывался на репродукционной модели «линейного доступа»: если у одной из самок течка, она достается альфа-самцу, если течка у двух самок, их получают альфа-самец и следующий за ним по рангу, и т.д. Сегодня мы знаем, что самки бабуинов очень хорошо умеют спрятаться даже от победителей соревнований между самцам, если они хотят и могут улизнуть с другим самцом, который им в действительности нравится. И кто это может быть? Обычно, это самец, который следует определенной стратегии установления близких отношений с самкой – интенсивно ухаживает, помогает заботиться об ее детях, не бьет ее. Такое впечатление, что эти славные парни передают столько же копий своих генов, сколько их агрессивные собратья, и не в последнюю очередь, потому что они могут так существовать годами, избежав сокращающего жизнь психического истощения и ранений, свойственных гладиаторам.
Таким образом, грубая картина борьбы, как единственного пути эволюционного прогресса, неверна. Средний самец бабуина выбирает путь борьбы, но в его жизни есть важные фазы, в течение которых агрессия менее важна, чем социальная сметка и сдержанность, и в отношении борьбы существуют эволюционно плодотворные альтернативы.
Даже в жестоком мире, где между самцами царит агрессия, сегодня мы различаем удивительные островки обезьяньей цивилизованности. Один из таких фактов это то, что после драки обезьяны могут мириться. Такое примирение было впервые описано в начале 80-х годов Франсом де Валем из Университета Эмори. До настоящего времени оно наблюдалось у около 27 других видов приматов, включая и самцов шимпанзе. И это работает именно так, как и полагается, снимая противоречия и снижая уровень агрессии у недавних соперников. Еще, разные обезьяны, включая и самцов бабуинов, иногда кооперируются, например, один может поддерживать другого в драке. Коалиции могут предполагать взаимность и даже пробуждать что-то похожее на чувство справедливости. Так, в замечательном исследовании Франса де Валя и одного из его студентов обезъяны-капуцины содержались в соседних клетках. Обезьяна могла самостоятельно брать пищу, вдвигая лоток с едой в клетку, или при помощи соседа, втягивая более тяжелый лоток вместе. В последнем случае, только одна обезьяна получала доступ к этой еде. Обезьяны, которые кооперировались, чаще делились пищей со своим соседом.
Еще более удивительными являются примеры пожизненной кооперации между некоторыми самцами шимпанзе, в частности, такими, которые образуют банды братьев. Среди некоторых видов приматов, все обезьяны одного пола, где-то в районе периода полового созревания, покидают свое стадо, избегая тем самым возможной опасности близкородственного скрещивания. У шимпанзе стадо покидают самки, в результате чего, самцы обычно проводят свою жизнь в компании других самцов, близких родственников. Специалисты по поведению животных, вооружившись теорией игр, потратили немало времени, пытаясь понять, как взаимная кооперация возникает между неродственниками, в то время как понятно, что взаимодействие между родственниками возникает легко.
Таким образом, даже агрессивные приматы способны к примирению и кооперации – но только до определенной точки. Для начала, как уже было сказано в отношении бонобо, нечего будет примирять в отсутствии насилия и конфликта. Более того, примирение не является универсальным. Оно легко происходит у самок бабуинов саванн, но не у самцов. Еще более важно то, что даже среди видов и полов, способных к улаживанию конфликтов, этот процесс не является случайным: обезьяны примиряются чаще с теми индивидами, которые могут оказаться им полезными. Это продемонстрировано в великолепном исследовании Марины Кордс (Колумбийский университет) в котором значение определенных отношений среди макак было искусственно увеличено. Снова животные были рассажены в соседние клетки так, что они могли достать пищу самостоятельно или с помощью соседей, и те пары, у которых проявилась способность к кооперации, после индуцированной агрессии в три раза чаще достигали примирения, чем те, кто оказался неспособным к кооперации. Таким образом, примирение, снижающее уровень напряжения, с наибольшей вероятностью возникает между животными, которые уже приобрели привычку кооперироваться и имеют стимул ее сохранять.
Исследования по кооперации выявили также некоторые факты, снижающие ее значимость, как, например, было показано, что такие коалиции нестабильны. В одном стаде бабуинов, которое мне пришлось исследовать в начале 80-х годов, коалиции «самец-самец» существовали до момента распада в среднем не более двух дней, и в большинстве случаев таких разрывов один из бывших партнеров отказывал в ответной помощи, или, хуже того, переходил во время драки на сторону противника. Наиболее же печальным является то, для чего возникают такие коалиции. Теоретически, кооперация могла бы быть предпочтенной индивидуализму для того что бы, скажем, улучшить добычу пищи, или для защиты от хищников. На практике два бабуина, кооперируясь, делают это для того, чтобы «опустить» третьего. Гудол первая сообщила глубоко неприятный факт, что у шимпанзе банды родственников-самцов, совместно осуществляющие «пограничный дозор», рыскают вдоль географической границы, отделяющей их стадо от другого, и атакуют встреченных соседей-самцов вплоть до полного их уничтожения. Таким образом, групповая кооперация существует не для того, чтобы приносить мир и спокойствие, а для того, чтобы более эффективно убивать.
Таким образом, было обнаружено, что виды обезьян с наиболее агрессивными и многослойными социальными структурами способны к кооперации и примирению, но не всегда, не обязательно с позитивными целями. Кроме того, отсутствует тенденция накопления этих свойств, которая могла бы привести к фундаментальным не-Гоббсовским социальным изменениям. Выходит, что урок не в том, что агрессивные приматы способны выйти за пределы своей природы, а лишь в том, что характеры у этих видов более подвижны и многогранны, чем считалось прежде. По крайней мере, таков был урок до недавнего времени.
СТАРЫЕ ОБЕЗЬЯНЫ И НОВЫЕ ТРЮКИ
В некоторой мере, вечный спор «природа против воспитания» - дурацкий. Действие генов переплетается со средой, в которой эти гены функционируют. Бессмысленно даже обсуждать, что делает ген Х. Вместо этого, мы должны рассматривать, что делает ген Х в условиях Y. Однако, для того, чтобы предсказать поведение некоторых организмов на основе лишь одного фактора, желательно представлять, знание какого фактора – генетического или фактора среды, - является более важным.
Два первых исследования, выполненных с целью показать, что в каком-то смысле приматы не зависят от своей «природы», задействовали классическую технику поведенческой генетики, получившую название крос-воспитания. Положим, некое животное поколениями демонстрирует определенное поведение А. Мы хотим знать, является ли это поведение следствием общих генов, или является результатом жизни многих поколений в общей среде. Исследователи пытаются ответить на этот вопрос методом перекрестного воспитания животного, когда после рождения ему подменяют мать, так что, его теперь выращивает мать, которой свойственно поведение В, а затем наблюдают, какое поведение будет демонстрировать это животное, когда вырастет. У этого подхода есть одна проблема; влияние среды на животное начинается не с момента рождения. Плод живет в среде, очень тесно связанной с матерью, включающей, например, метаболизм матери, гормональные всплески, воздействие питательных веществ, которые могут вызвать пожизненные изменения мозга и поведения. Поэтому этот подход может быть применен только ассиметричным образом: если поведение присутствует и в новой среде, нельзя сделать вывод, что в этом виноваты гены. Однако если в новой среде поведение изменяется, можно сделать заключение, что гены здесь не причем. Как раз из этого и исходили оба исследования.
В начале 70-х чрезвычайно авторитетный приматолог по имени Ганс Камер работал в Эфиопии, в ареале, где проживали два различных вида бабуинов с ощутимо различающимися социальными системами. Бабуины саванн жили большими стадами, с большим количеством взрослых самцов и самок. Бабуины-гамадрилы имели напротив, более сложное, многоуровневое социальное устройство. Поскольку они живут в значительно более тяжелых условиях, в сухом регионе, они сталкиваются с заметными экологическими проблемами. Некоторые ресурсы одиночны и редки, например, водопои, или подходящие для ночевки скалы, на которых можно провести ночь, не боясь нападения хищника. Вероятно, большое количество животных будет стремиться делиться этими ресурсами. Другие ресурсы, как, например, растения, которые они едят, распределены по большой территории, так что животным приходится действовать небольшими отдельными группами. В результате, у гамадрилов выработалась структура «гарема» - один взрослый самец и дюжина самок с детенышами, с большим количеством таких гаремов, которые мирно собираются вместе на водопое или на скальном обрыве.
Каммер провел простой эксперимент. Он поймал взрослую самку бабуина саванны и выпустил ее в стадо гамадрилов. Одновременно он поймал взрослую самку гамадрила и выпустил ее в стадо бабуинов саванны. У гамадрилов, если самец угрожает самке, почти наверняка этот зверь – хозяин гарема, и единственный способ для самки избежать физического насилия это приблизиться к самцу, т. е, вернуться в лоно стада. Однако, у бабуинов саванн, если самец запугивает самку, самка, чтобы избежать физического насилия со стороны самца, убегает от него. В эксперименте Каммера самки, выпущенные в среду представителей другого вида, поначалу проявляли принятое в своем виде поведение, что являлось в новом окружении серьезной ошибкой. Однако постепенно они привыкли к новым порядкам. Сколько времени понадобилось им, чтобы научиться этому? Порядка одного часа. Иными словами, несмотря на тысячелетние генетические различия, разделяющие два вида и опыт выполнения важнейшего социального правила, полученный каждой самкой с самого рождения, достаточно мизерного интервала времени, для того, чтобы все полностью поменять.
Второй эксперимент был проведен де Валем и его учеником Дэнисом Джохановичем в начале 90-х годов прошлого века работавшими с двумя видами макак. По всем человеческим стандартам, самцы макак-резус мало привлекательны. Иерархия у них строгая, те, кто находятся на ее верху, получают непропорционально большую долю в добыче. В поддержке этой иерархии, они проявляют жестокую агрессию и редко мирятся после драки. Самцы короткохвостых макак, которые генетически почти идентичны своим двоюродным братьям макакам-резус, проявляют агрессивность в гораздо меньшей степени и склонны к более коллективистскому поведению. При этом они отличаются более свободной иерархией и большей степенью равноправия.
Работая с пойманными обезьянами, де Валь и Джоханович собрали из молодых макак двуполые группы, в которые входили как представители резусов, так и представители короткохвостых макак. Замечательно то, что резусы вместо того, чтобы нападать на короткохвостых, в течение нескольких месяцев адаптировались к их социальному стилю, даже подражая короткохвостым макакам в их примирительном поведении. Более того, получилось даже, что резусы и короткохвостые макаки использовали в процессе примирения различные жесты. Т.е., резусы в процессе обучения начали не с того, что стали повторять жесты короткохвостых макак, а расширили использование жестов, принятых у их вида. Иными словами, они не просто копировали поведение короткохвостых, а включили в свою социальную практику концепцию частого примирения. Когда, в конце концов, вновь обращенные «белые и пушистые» макаки были возвращены в более крупные группы резусов, они сохранили свой стиль поведения.
Ничего необычного в этом нет. Но отсюда возникает один вопрос: после возвращения этих резусов в резус-среду, распространили ли они свои «взгляды» и поведение на остальных? Увы, нет. Для пояснения этого перейдем к нашему последнему примеру.
ОСТАВЛЕННЫЕ ПОЗАДИ
В начале 80-х годов прошлого века, «Лесное стадо», группа бабуинов саванн, которую я изучал не один год, практически живя с ними, кочевала в Национальном Парке в Кении, когда соседней группе бабуинов страшно повезло: на их территории располагалась гостиница для туристов, которая в это время расширилась, и, как результат, количество объедков, выбрасываемых на ее свалку, резко возросло. Бабуины всеядны, и «Помоечное стадо» было просто счастливо лакомиться недоглоданными куриными ножками, полу-съеденными гамбургерами, остатками шоколадного пирога, и всем прочим, что находило на свалке свое последнее пристанище. Вскоре они перестроились так, что стали спать на деревьях в непосредственной близости от ямы, просыпаясь каждое утро как раз в то время, когда на свалку вываливалась очередная порция мусора. (Вскоре они разжирели на обильном питании и в отсутствии движения, но это уже другая история).
Такое развитие событий оказало драматическое воздействие на социальное поведение «Лесного стада». Каждое утро примерно половина взрослых самцов проникали на территорию «Помоечного стада», появляясь у ямы как раз в момент очередного сброса мусора, и вступали в драку с местными самцами за доступ к помойке. Занимавшиеся этим самцы «Лесного стада» имели две особенности: это были лучшие бойцы (что было необходимо для того, чтобы отнять пищу у других бабуинов), и они не очень интересовались общественной жизнью стада (рейды совершались ранним утром, как раз в то время, когда большинство бабуинов саванн ухаживали друг за другом).
Вскоре туберкулез, заболевание, которое распространяется с опустошающей скоростью среди приматов, разразился в «Помоечном стаде». В течение следующего года большинство его членов умерли. Та же судьба постигла и самцов «Лесного стада», пасшихся на свалке. В результате, в «Лесном стаде» остались менее агрессивные и более социальные по сравнению со средним уровнем самцы, и отношение числа самцов к числу самок в стаде уменьшилось наполовину.
Социальные последствия этих изменений были драматическими. Иерархия среди самцов в «Лесном стаде» сохранилась, но стала гораздо мягче, чем раньше. В сравнении с другими, более типичными группами бабуинов саванн, самцы высокого ранга редко притесняли низших по рангу, иногда даже уступали им ресурсы, являющиеся объектом конкуренции. Агрессия стала более редкой, особенно, в отношении «третьих лиц». В то же время, уровень коллективистского поведения, как, например, ухода самцов и самок друг за другом, или совместных «посиделок», возрос. От раза к разу даже наблюдались случаи, когда взрослые самцы ухаживали друг за другом, - форма поведения столь же беспрецедентная, сколь, например, случаи вырастания у бабуинов крыльев.
Такая уникальная социальная среда возникла не просто как результат падения доли самцов в стаде. Другие приматологи время от времени сообщали о группах с аналогичным соотношением, но без подобной социальной атмосферы. Ключевым оказалось не преобладание самок, а характер оставшихся самцов. Демографическая катастрофа, - то, что эволюционные биологи называют «эффектом бутылочного горла», - породила стадо бабуинов саванн совершенно отличное от того, что предсказало бы большинство экспертов.
Но самый большой сюрприз обнаружился через несколько лет. Самки бабуинов саванн всю свою жизнь проводят в стаде, в котором они родились, тогда как самцы покидают родное стадо в районе возраста полового созревания. Это означает, что взрослые самцы, живущие в стаде, выросли где-то на стороне, и присоединились к стаду, будучи уже молодыми обезьянами. В начале 90-х никто из исходной популяции самцов «Лесного стала» эпохи туберкулезной эпидемии с более низким уровнем агрессивности и большей склонностью к коллективизму, в живых не остался, все взрослые самцы стада присоединились к нему уже после эпидемии. Несмотря на это, уникальный социальный климат в стаде сохранился, сохраняется он и по сей день, почти через 20 лет после «селективного сужения». Иными словами, молодые самцы, присоединившиеся к «Лесному стаду», выросли в других условиях, приняли уникальный стиль поведения местных самцов. Как антропологи, так и специалисты по поведению животных, определяют «культуру» как совокупность локальных поведенческих вариаций, являющихся следствием не-генетических и не-экологических причин, и устойчиво существующих с момента их возникновения. Социум «Лесного стада» с его пониженным уровнем агрессивности и большей склонностью к коллективизму, представляет собой ничто иное, как передаваемую от одного поколения другому культуру «смягченных нравов».
Непрерывное изучение стада позволило высветить некоторые внутренние механизмы того, как его культура передается новичкам. Генетика, очевидно, не играет здесь никакой роли. Так же, никакой роли не играет и самоотбор: молодые самцы, присоединившиеся к стаду, ничем не отличаются от тех, что присоединились к другим группам, демонстрируя по началу одинаково высокие уровни агрессии и слабый коллективизм. Точно так же, нет никаких свидетельств за то, что смягчение нравов у вновь пришедших есть результат их обучения старожилами. Нельзя отвергнуть саму возможность, что в какой-то степени обучение через наблюдение имело место, однако, трудно обнаружить данные, говорящие за то, что отличительная особенность этой культуры есть не проявление уникального поведения, а проявление типичного поведения с нетипичной экстремально повышенной интенсивностью.
До настоящего времени наиболее интересным для объяснения механизма трансформации, является то, как местные самки из «Лесного стада» относятся к пришлым самцам. В типичном стаде бабуинов саванн для вновь присоединившихся молодых самцов требуются годы для того, чтобы врасти в социальную ткань, им присваивается чрезвычайно низкий ранг: самки их просто игнорируют, а взрослые самцы замечают только как подходящий объект для агрессии. В противоположность этому, в лесном стаде вновь пришедшие самцы просто купаются в женском внимании уже вскоре после своего появления. Местные самки предлагают себя в качестве сексуального партнера новым самцам в среднем через 18 дней после их появления, и они впервые начинают ухаживать за ними в среднем через 20 дней (у нормальных бабуинов саванн эти цифры – 63 и 78 дней соответственно). Более того, в «Лесном стаде» эти гостеприимные жесты проявляются чаще в ранний период после присоединения молодого самца к стаду, и ухаживание самок за самцами здесь наблюдается в четыре раза чаще, чем в других группах. Иными словами, практически с момента своего появления, новые самцы обнаруживают, что в «Лесном стаде» все происходит по-другому.
На сегодня, как я думаю, наиболее правдоподобное объяснение заключается в том, что особая культура этого стада не передается активным путем, а возникает сама по себе, чему способствуют действия членов стада. Живя в группе с вдвое более низкой, чем обычно долей самцов, да которые еще при этом «хорошие ребята», самки могут позволить себе расслабиться и стать менее осторожными. Как результат, они проявляют больше желания воспользоваться шансом и сблизиться социально со вновь прибывшими, даже если по началу эти «новые парни» - типичная молодая шпана. Новые самцы, в свою очередь, обнаружив к себе столь хорошее отношение, очевидно, расслабляются и принимают принципы поведения, принятые в особой социальной атмосфере стада.
ПРИРОЖДЕННЫЕ УБИЙЦЫ?
Можно ли отсюда извлечь какие-либо уроки, применимые к вопросу о насилии человека над человеком, разумеется, отличные от идеи о возможной полезности заражения туберкулезом агрессивных людей?
Каждый бтолог-антрополог, высказывая свое мнение о поведении человека, должен, согласно давно установившейся традиции, отметить, что 99% истории человека приходится на тот период, когда он жил в небольших постоянного состава родственных группах, занимавшихся охотой и собирательством. Специалисты по теории игр показали, что небольшие сплоченные группы являются прекрасной формой для проявления кооперации: свойства остальных участников игры известны, существуют возможности многократного повторения игры (что дает возможность выявления и наказания нечестных игроков), и, наконец, игра идет с накоплением репутации. Таким образом, эти группы охотников и собирателей отличались высокой степенью эгалитарности (высоким чувством справедливости). Опытные и экспериментальные данные также продемонстрировали преимущества малых групп с точки зрения кооперации в сфере, далеко отстоящей от человеческих отношений, а именно, а области корпоративных отношений.
Но отсутствие насилия в малых группах может быть оплачено высокой ценой. Такие группы, спаянные общими ценностями, могут стать ортодоксальным кошмаром. Они могут быть также опасными для окружающих. Через всю историю, бессознательно копируя смертоносные пограничные патрули своих близких родственников-шимпанзе, военные старались сформировать компактные устойчивые единицы, внедряли в них ритуалы, демонстрирующие их псевдородство, и, таким образом, создавали эффективные кооперированные смертоносные машины.
Возможно ли для малых групп воспользоваться преимуществом кооперации, и избежать при этом рефлексивного восприятия членами группы всех посторонних как «чужих»? Один путь к этому лежит через обмен. Свободный экономический обмен не только приносит прибыль, он также способен снижать социальные трения, как это демонстрирует пример макак, проявляющих большую склонность к примирению с ценным партнером по добыванию пищи.
Другой путь лежит через разделение-слияние социальных структур, когда границы между отдельными группами не являются абсолютными и непреодолимыми. Здесь моделью не может служить многоуровневое общество бабуинов-гамадрилов. Не может, во-первых, потому, что их базовая социальная единица – гарем, деспотична по своей основе, и, во-вторых, потому что их слияние это не более чем случайное объединение большого числа животных, преследующее цель мирного разделения ресурса. Человеческие группы охотников и собирателей представляют собой более удачный пример в том смысле, что их мелкие группы часто и с большой подвижностью сливаются, разделяются или обмениваются членами на какое-то время, причем не только для решения вопросов разделения ресурсов, но и для разрешения социальных проблем. В результате, вместо мира самцов шимпанзе, живущих, руководствуясь девизом «все или ничего», в котором существуют только «свои» или «враги», у охотников-собирателей могут существовать градации близости и сотрудничества, распространяемые на обширные области.
Взаимодействия охотников-собирателей напоминают подобные отношения в других сетях, в которых существуют индивидуальные узлы (в данном случае, малые группы), а большинство взаимодействий между группами носят локальный характер, так что частота взаимодействий падает как функция расстояния. Математики показали, что, когда соотношение между количествами коротких, средних и длинных контактов оптимально, сети становятся наиболее прочными: в них преобладают локально взаимодействующие кластеры с высоким уровнем кооперации, но также существует потенциал для более редких случаев дальнего взаимодействия и координации.
Оптимизировать разделение-слияние сетей охотников-собирателей несложно: кооперация внутри групп, планирование частых совместных охот с соседними группами, иногда совместные охоты с более удаленными группами, наконец, наличие легенды о случае совместной охоты с мифическим племенем где-то на краю земли. Такая же оптимизация в современных человеческих сетях несравненно сложнее, однако, применяемые принципы – те же.
Изучающему этот вопрос часто приходится сталкиваться с пессимистической позицией, базирующейся на идее, что человек как представитель приматов, жестко запрограммирован на ксенофобию. Появились исследования, основанные на технике сканирования головного мозга, которые подкрепляют этот взгляд, причем в особо безнадежной форме. В глубине мозга существует структура, названная amygdala, играющая ключевую роль в проявлении страха и агрессии. Эксперименты показали, что, когда испытуемому демонстрируют предметы с изображением лиц, принадлежащих представителям другой расы, amygdale становится активной метаболически, просыпается, возбуждается, переходит в состояние готовности к действию. Это происходит даже, если лица демонстрируют «на подсознательном уровне», т.е., так быстро, что испытуемый не успевает «схватить» их сознанием.
Однако, недавние исследования, должны поколебать этот пессимизм. Если испытуемый имел большой опыт общения с представителями других рас, его amygdala не активизировалась. Или, как показал замечательный эксперимент Сьюзан Фиске (Принстонский университет), стоит перед экспериментом слегка настроить испытуемых на точку зрения, предлагающую смотреть на людей как на индивидуумов, а не как на членов групп, и amygdala остается в состоянии покоя. Может быть, человек жестко запрограммирован на то, чтобы отделять себя от чужого, но его понимание того, кого надо относить к этой категории, очень эластично.
В начале 60-х годов прошлого века, Ирвен ДеВоур, (Гарвардский университет), восходящая в то время звезда приматологии, опубликовал первый общий обзор этого вопроса. Обсуждая ту область, в которой он сам специализировался (бабуинов саванн), он писал, что они «приобрели агрессивный характер как защиту от хищников; агрессивность нельзя включать и выключать как водопроводный кран, она стала неотделимой частью личностей обезьян, она укоренилась так глубоко, что делает их агрессивными в любой ситуации». Так, бабуины саванн стали буквально, хрестоматийным примером жизни в агрессивном, крайне расслоенном обществе, в котором доминируют самцы. Тем не менее, в течение нескольких лет представители вида продемонстрировали достаточную пластичность поведения, для того, чтобы трансформировать это общество в бабуинскую Утопию.
Первая половина ХХ века была пропитана кровью агрессивных войн, развязанных Германией и Японией. Тем не менее, всего через несколько десятилетий, трудно представить себе более миролюбивые страны, чем те же Германия и Япония. Весь XVII век Швеция буйствовала в Европе, тем не менее, сегодня это образцовый пример воспитанного спокойствия. Человечество образовало мелкие кочевые племена и континентальные супер-государства, продемонстрировав при этом такую гибкость, что выжившие побеги первых смогли успешно функционировать во втором. У нас нет такого типа психологии или анатомии, которые определяли бы брачную систему, как это происходит у других млекопитающих. В результате, мы получили общества, базирующиеся на моногамии, полигамии, или полиандрии. Мы создали религии, в которых акты насилия являются пропуском в рай, и другие религии, в которых те же самые действия ведут в ад. Так возможен ли у людей, как у «Лесного стада», мир, основанный на мирном сосуществовании? Любой, кто говорит: «Нет, это противоречит нашей природе», - слишком мало знает о приматах, включая и самих себя.
Серьезные наблюдения вывили в качестве источника заболевания выброшенное на свалку испорченное мясо, которое было продано туристской гостинице при посредничестве коррумпированного санитарного инспектора. Это были первые исследования такого типа эпидемии в популяции живущих на воле приматов, и они показали, что в противоположность тому, как это происходит у людей или у обезьян, находящихся в неволе, туберкулез очень слабо передавался через прямой контакт «животное-животное», почему и эпидемия не распространилась на ту часть стада, которая не ела мясо со свалки.
